«Скафандр для выхода в открытый космос ассоциировался с могилой»

Журналист рассказал о тренировках представителей советских СМИ для полета на орбиту

60 лет назад, 7 марта 1960 года, в первый отряд космонавтов СССР были зачислены двенадцать человек. Изначально сверхсекретное подразделение именовалось как «1960» и «Группа ВВС №1». А впоследствии, в 1965-м, у главного конструктора Сергея Королева появилась идея отправить в космос одного из журналистов. Медицинскую комиссию для отбора в отряд космонавтов проходили спецкор «Комсомолки» Ярослав Голованов, корреспондент Всесоюзного радио Юрий Летунов и журналист «Красной звезды» Михаил Ребров.

Спустя четверть века, на волне перестройки, Михаил Горбачев пообещал, что первым из пишущей братии увидит планету из космоса советский журналист-космонавт. На конкурсной основе из нескольких тысяч участников из разных регионов и изданий были отобраны шесть кандидатов.

О том, как проходили медицинский отбор и предполетная подготовка, об удивительных историях, почерпнутых из общения с космонавтами, а также почему никто из шестерки журналистов так и не был «заброшен» на станцию «Мир», рассказал «МК» Павел Мухортов, который в 1989 году работал корреспондентом рижской газеты «Советская молодежь» и был отобран для полета в космос вместе с еще пятью журналистами.

«Могли оглохнуть от полученной баротравмы»

— Это был «второй крестовый поход» журналистов на империю космических ведомств и ее главного монополиста НПО «Энергия», — говорит Павел Мухортов. — Поводом послужил контракт между Главкосмосом и японской телекомпанией Ти-би-эс, которая за отправку своего корреспондента на международную космическую станцию «Мир» готова была выложить 20 миллионов долларов. Тут же встал вопрос о возможности обогнать конкурентов. Союз журналистов СССР срочно создал космическую комиссию и объявил о конкурсе среди наших корреспондентов, желающих попасть на станцию «Мир».

В апреле 1989 года стало известно о программе «Космос — детям» под эгидой газеты «Правда». У пишущей братии впервые появилась возможность попасть на орбиту, пройдя общенациональный отбор. Откликнулись несколько тысяч корреспондентов.

Я в то время работал в рижской газете «Советская молодежь», увлекался парапсихологией и уфологией, но космос казался мне самым загадочным. И тоже отправил на конкурс свою работу. Написал, что хочу понять, за что космонавты получают звание Героев и не опаснее ли летать на самолетах?.. Находясь в аномальной зоне на Урале, я загадал желание: пройти творческий конкурс и отбор в отряд космонавтов. И удивительно: через несколько недель, в сентябре 1989-го, в редакцию пришла телеграмма. В связи с проведением творческого конкурса меня приглашали посетить космодром Плесецк и написать об этом репортаж.

— О космодроме Плесецк, расположенном в Архангельской области, открыто было сказано в печати только в 1983 году, и то совсем немного, как о небольшом полигоне. Хотя с его стартовых площадок, начиная с 1960 года, ушло в небо более 60% спутников серии «Космос» — а это ракеты, по мощности равные тем, которые выносили на орбиту наших космонавтов. Разница была лишь в том, что из Плесецка отправляли полезный груз в виде аппаратуры, а также земной флоры и фауны. В день нашего приезда должен был состояться запуск девятого биоспутника. Планировалось провести эксперименты на обезьянах, жуках, тритонах, рыбах гуппи. Но через два часа после нашего прибытия поступило сообщение о неисправности в системе электроснабжения спутника. Запуск отложили на несколько суток. Мы увидели демонтаж ракеты, разобранный спутник и его «обитателей». Своими руками смогли потрогать сверхсекретную технику.

— Космическая комиссия Союза журналистов СССР из более чем 2,5 тысячи желающих отобрала и допустила до амбулаторного обследования, которое проходило в Институте медико-биологических проблем РАН (ИМБП), около 600 журналистов.

Больше всего запомнилась проба «Кука». Это испытание вестибулярного аппарата на вращающемся кресле. Минуту каждого из нас крутили в одну сторону, минуту — в другую. В это время по счету врача нужно было нагибаться и распрямляться, а также бодро отвечать на его вопросы. Потом медики отслеживали, насколько быстро твой организм восстанавливает пульс и давление. На этой пробе срезалось немало кандидатов.

А потом примерно тех 150 журналистов, кто прошел первичный отбор, вызвали в Москву для более глубоких исследований в стационаре. Полный цикл проверки занял около четырех недель. Но его пройти до конца суждено было лишь шестерым. В число счастливчиков вошли корреспондент газеты «Воздушный транспорт» Светлана Омельченко, молодой режиссер «Укртелефильма» Юрий Крикун, журналист «Литературной газеты» Валерий Шаров, ваш покорный слуга, а также корреспонденты газеты «Красная звезда» полковник Валерий Бабердин и подполковник Александр Андрюшков, которые проходили медицинское обследование в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале (ЦНИАГ).

— О некоторых медицинских пробах поведать сложно с психолого-этической точки зрения. Например, как рассказать о своих ощущениях, когда тебя пытаются проверить как «дееспособного» мужчину, или лезут передающими изображение трубообразными телекамерами во все отверстия, существующие в теле?! Из приятных проб запомнилось «общение» с аудиометрической японской машиной. Тест проходил в звукоизоляционной кабине, где от нас требовалось реагировать на звуки, являющиеся чуть ли ни нереальными.

— Сразу отметили их дружеское, без снобизма и менторства, отношение к окружающим. Хотя и основания вроде были: Александр Иванченков, например, был уже дважды Героем, Александр Лавейкин полгода провел на орбите. К своему очередному полету готовился Муса Манаров. Мы их буквально засыпали вопросами. Нас интересовало: как там на орбите, а как потом на Земле? Сделали вывод, что это адски тяжело. Это и постоянная теснота, и одиночество, и ощущение опасности. Поняли, что метеорит мог пройти сквозь обшивку корабля, как иголка через ткань. Но об этом космонавты старались не думать, загоняя чувство опасности в подсознание.

Встреча с родной Землей, по рассказам космонавтов, когда ощущаешь даже вес собственного желудка, это тоже большой стресс. А традиционный глоток шампанского после приземления кажется сногсшибательной дозой.

Самолет-лаборатория Ил-76 для тренировок в невесомости. 1991 год.

«Выжить с минимальной активностью»

— Мы по 40–50 минут отсиживали в термокамере, которую называли «камерой пыток». Температура в ней достигала +60 градусов, а влажность — 30%. При этом у нас не должна была повыситься температура тела, и мы не должны были потерять сознание. На каждое испытание шли как на бой.

В общекосмическую подготовку входили также тренировки по выживанию. Мы выезжали в Заполярье. Это 67-я параллель. Помню, группа обеспечения доставила спускаемый аппарат к месту проведения занятий, капсулу нагрели до температуры +30 градусов, как это бывает при приземлении, когда она проходит на сверхскоростях сквозь плотные слои атмосферы. Облаченные в скафандры, мы едва протиснулись через узкий лаз внутрь капсулы, которая лежала на боку. Кресла оказались на потолке. Я заходил вторым — и долго не мог изловчиться и уместиться в объеме вдвое меньшем, чем салон старого «Запорожца». Третьего участника мы втаскивали сами, испытывая легкое беспокойство: как же нам затем удастся выбраться из этого стального плена?! Настоящим шоком стало, когда мы, полулежа-полусидя-полустоя, закрыли за собой гермолюк.

Вспомнили тогда драматическое приземление в 1976-м Вячеслава Зудова и Валерия Рождественского. Спускаемый аппарат с космонавтами угодил прямиком в озеро Тенгиз в Казахстане. Что удивительно, Валерий Рождественский был единственным в отряде космонавтов водолазом-глубоководником и инженером-кораблестроителем. Притянула, как говорится, родная стихия… Температура воздуха была минус 22 градуса. Озеро только из-за своей солености и шестибалльного шторма не покрылось льдом. Капсула оказалась перевернутой и полузатонувшей, а люк для выхода оказался под водой — его невозможно было открыть не только для выхода из спускаемого аппарата, но и для доступа свежего воздуха. Под водой оказались и антенны. Радиосигналов, посылаемых экипажем, никто не слышал. Поиски космонавтов затруднялись из-за шторма и стоящего тумана. Объем капсулы позволял дышать двум космонавтам в течение двух часов. Предусмотренный для очистки воздуха и для его насыщения кислородом регенератор имел запас работы на 5 часов. А просидеть в замкнутом пространстве космонавтам пришлось всю ночь — в общей сложности 12 часов!

Только утром, когда ветер чуть стих, туман рассеялся, к спускаемому аппарату подлетел вертолет Ми-6, зацепил «шарик» и дотянул его до суши. Никто уже не ожидал обнаружить членов экипажа живыми. Восторгу не было предела, когда Валерий Рождественский сам открыл люк…

А мы, «выживая» под Воркутой, покинув капсулу, начали строить в снегу убежище. В ход пошел трехствольный пистолет с прикладом-мачете, который мог использоваться и как топор, и как лопатка. Его специально сделали для космических экипажей тульские мастера. Один из его стволов был предусмотрен под боевой патрон калибром 5,45, два остальных ствола были гладкоствольными — под охотничьи патроны и сигнальные ракеты. Работать старались очень медленно, так как знали: вспотеть в тундре означает очень быстро замерзнуть. Крышей для вырытой в снегу ямы стали сложенный в несколько слоев парашют спускаемого аппарата и медицинская накидка из НАЗ (носимого аварийного запаса) со специальной отражающей фольгой. Ночью мороз усилился до 45 градусов… Переночевали, выдержали. За 48 часов выживания в тундре каждый из нас потерял более 4 килограммов веса.

— В Крыму. Конечно, волнение было. Например, в 1970 году Валерий Илларионов при прыжке с парашютом увидел над головой лишь клочья разорвавшегося купола. Проблема была и с запасным парашютом — он заполнился воздухом с характерным хлопком, лишь когда до земли оставалось сто метров. В тот же день врачи и инструкторы разрешили Илларионову прыгнуть еще раз. Парашют раскрылся. Но до самой земли Валерий не мог понять, почему его постоянно раскручивает. И лишь после совсем не мягкого приземления, в результате которого он лишился зуба, узнал, что при раскрытии из купола вновь был вырван огромный кусок. Потом выяснилось, что парашюты забыли промыть в пресной воде после тренировок по приземлению в море — и парашютная ткань потеряла прочность. Все парашюты были продуты в аэродинамической трубе, и два из них тоже разорвались…

В нашем случае предполагалось, что во время прыжка с парашютом мы будем еще и вести репортаж. Для этого на нас надели маски с микрофоном. После обеда мы собирались на разбор, просматривали отснятые на видеопленку наши «отделения» от вертолета. Часто это были беспорядочные падения. Но все буквально покатывались со смеху, когда прослушивали наши репортажи. Нашими возгласами, охами и кряхтением во время падения, до раскрытия купола парашюта и во время приземления можно было озвучивать фильмы ужасов, боевики или эротические картины…

Задания на прыжок определяли инструкторы в зависимости от того, насколько правильно у тебя получалось отделение от вертолета и как ты мог владеть своим телом во время падения. И вот Юрию Крикуну инструктор поставил цель выполнить прыжки с задержкой на 25 секунд, а мне — лишь на 20. Меня это несколько обидело, и я попросил для себя задержки в 45–50 секунд. Инструктор согласился. А я не спал от волнения всю ночь… Не скрою, потом уже пожалел, что напросился на этот прыжок, но отказываться было не в моих правилах.

Вертолет поднялся на высоту более 3000 метров. Инструкторы приятельски похлопали меня по плечу, на секунду я задержался у выхода из ревущей машины, оценил, что визуально разницы на высоте километр и три километра абсолютно не ощущаешь, и, как обычно, без единой мысли выпрыгнул из вертолета. Холода не ощущал, мне было жарко от волнения. За время свободного падения я успел и выматериться, и пропеть куплет: «Я на солнышке лежу и ушами шевелю…» На 900 метрах, пролетев свободно 50 секунд, раскрыл парашют…

«Перед полетом некрещеные старались покреститься»

— Этот скафандр для выхода в открытый космос у меня ассоциировался с могилой. Он официально именовался «Орланом», но все называли его «Иван Иванычем». У него были железная голова и торс, несгибаемые руки и ноги. К нему нужно было привыкнуть чисто психологически. До сих пор помню, как впервые втискивался через проем в спине «Иван Иваныча» в его тело и конечности, а затем наглухо захлопнулась массивная дверь-ранец, и я оказался во власти тяжеловесного «рыцаря»…

Будущие выходы в открытый космос мы отрабатывали на точной копии космической станции, которая размещалась на глубине 12 метров на дне специального бассейна. Вес скафандра вместе со свинцовыми грузами для балансировки доходил до ста килограммов. Движения рук в скафандре были скованы, можно было свободно работать только кистями. В рабочем состоянии в скафандре поддерживалось избыточное давление — он был надут примерно в пол-атмосферы, словно резиновый мяч.

Открыв люк шлюзовой камеры, мы выбирались из станции наружу, имитируя в гидроневесомости выход в открытый космос. Костюм водяного охлаждения работал как радиатор, по сотне метров трубочек бежала вода. Но все равно было ощущение, что ты попал в термокамеру. От жары дыхание напоминало собачье… После минуты напряженной работы мы пару минут отдыхали.

— Космонавты чаще всего вспоминали веселые истории. Например, о том, как Владимир Ляхов и Валерий Рюмин однажды разыграли ученых. Отправляясь на станцию, они тайно прихватили с собой в карманах скафандра контрабанду — огурец и апельсин. И в первом же репортаже показали Земле этот огурец, якобы выросший в станционной оранжерее. Ботаники не могли скрыть изумления: до того момента растение не давало даже завязи, а тут вырос целый огурец! Просили его не съедать, начали думать, как можно срочно доставить его на Землю… И лишь спустя неделю космонавты признались, что пошутили, показав ученым и апельсин.

Было дело, космонавты Владимир Коваленок и Александр Иванченков после ремонта видеомагнитофона забыли вытащить из него видеокассету с фильмом «Белое солнце пустыни». Через несколько часов, занимаясь обычной экспериментальной работой и на мгновение по ошибке включив какой-то тумблер на электрощитке, они услышали, что из всех динамиков станции раздалось громкое, показавшееся инопланетным приветствие: «Здорово, мужики!» Космонавты признавались, что даже побледнели, пока не вспомнили приветствие героя своего любимого фильма.

— В Звездном городке о приметах говорили с осторожностью. Но, например, в двух башнях-близнецах в Звездном городке, где жили семьи космонавтов, не было квартир под номером 13. Для почты они указывались как №12 «а». Некое табу было наложено и на вопрос о вере. Одни космонавты не скрывали, что верят в Бога, другие уходили от ответа. Но достоверно известно, что перед стартом некрещеные старались покреститься.

Удалось побеседовать с космонавтами и о неопознанных летающих объектах. Как командиры экипажей, так и бортинженеры рассказывали, как не раз наблюдали светящийся предмет много ниже станции — он висел над планетой или двигался своим маршрутом. Об этом докладывали в ЦУП.

Но было и то, о чем рассказывали только в частных беседах друзьям. Феномен этот — из области парапсихологии: некоторым космонавтам во время проведения визуальных наблюдений подстилающей поверхности (делается это для решения задач народного хозяйства и обороны) удавалось видеть все на Земле до мельчайших подробностей не через специальные оптические приборы и не через иллюминаторы, а невооруженным глазом через обшивку космического корабля! Это происходило спонтанно — например, когда космонавт отдыхал и вдруг начинал видеть Землю через стенки корабля. Сознаваться в этом опасались из-за боязни остаться без работы, попав в лапы психиатров.

Некоторые космонавты признавались, что нечто подобное происходило с ними при прохождении экспертного теста в сурдокамере. В небольшой звукоизолированной комнате человек находился в одиночестве в режиме постоянной работы, без сна, в течение трех суток (раньше было пять суток). Космонавт при этом решал психологические тесты, с него писались по телеметрии медицинские показатели. Иногда у испытателей вдруг начинали появляться слуховые и зрительные галлюцинации, но не просто хаотические, а, образно говоря, нечто напоминающее ясновидение. Космонавты, очевидно, от переутомления и связанного с ним стресса открывали в себе потаенные задатки экстрасенса: внутренний голос подсказывал правильные решения тестов, глаза начинали видеть сквозь стены, уши — слышать разговоры врачей в соседних комнатах (что невозможно из-за звукоизоляции)…

— Наша подготовка длилась два года. Мы сдали сотни экзаменов — по каждой системе космического корабля и орбитальной станции, по проводимым экспериментам и программе полета. Сдали государственные экзамены. Получили дипломы космонавтов-исследователей. Но в 1991-м стало ясно, что деньги для отрасли важнее, чем заявить о первенстве полета нашего корреспондента. И быстро, за полгода, отправили в полет в качестве первого космического туриста и журналиста японского тележурналиста Тоехиро Акияму, взяв с японской телекомпании 20 миллионов долларов.

В 1992 году, когда начал разваливаться Советский Союз, нашу гуманитарную программу закрыли. Не стало ни СССР, ни космической комиссии Союза журналистов, ни Михаила Горбачева в президентах, который обещал нам полет…

После возвращения из Звездного городка Павел Мухортов недолго занимался журналистикой — ушел вскоре в бизнес, стал изобретателем. Спустя годы он нам признался, что более сильных впечатлений и эмоций, чем при подготовке к космическому полету, ему больше в жизни испытать не довелось. И ныне, если на Марс все-таки решат отправить безвозвратный экипаж, он готов отправиться в экспедицию.

https://www.mk.ru/science/2020/03/12/skafandr-dlya-vykhoda-v-otkrytyy-kosmos-associirovalsya-s-mogiloy.html